Один из принципиальных политических вопросов, растянутый на 11 лет повестки, следовало бы сформулировать так: каким образом остается устойчивой система, построенная в соответствии с логикой аппарата, т.е. вытесняющая всех, кто обладает какими-либо “личными” заслугами, достоинствами и преимуществами (или же капиталами, накопленными в результате аппаратной борьбы), на периферию государственной жизни, а стало быть, в “оппозицию”? Как получается так, что “оппозиция”, где, казалось бы, эти яркие люди и весомые капиталы сосредоточены, неспособна эту систему демонтировать или, по меньшей мере, добиться перевеса?

Ответ в том, что “оппозиция” в своей институционально оформленной части, т.е. легализованной государственным аппаратом, является таким же в сущности аппаратом (контраппаратом), для которого справедливы общие законы его функционирования. Полагать, что партийная оппозиция в белорусских условиях является пусть слабой, но оппозицией, — это не просто искажение. Это — принципиально неверная трактовка. “Оппозиция” — это достаточно могущественный аппарат “вторичной переработки персонала”, привязанный к Большому государственному аппарату таким образом, чтобы являться для него поставщиком различного рода капиталов, в том числе стратегий (выживания). Так этот тотальный обмен и осуществляется: люди — в одну сторону, капиталы — в противоположную. Все это, собственно, и схватывается терминами “системная”, “структурная” или же “легальная оппозиция”.

Почему?

“Аппарат” (или тотальная институция) — это, конечно, терминологическое упрощение, призванное зафиксировать такую организационную модель, которая в известном отношении противоположна игровому или политическому принципу организации, при помощи которого может быть охарактеризовано то или иное “поле борьбы”. В частности, поле публичной политики с его неизбежным открытым дискурсом, с его столкновениями политических стратегий, интересов, проектов и т.д., вплоть до публичного обмена обвинениями и оскорблениями. По мере того как белорусская партийная оппозиция перестает быть более или менее совокупностью агентов и замещает эту агентуру “функционерами”, она все более становится бюрократической структурой, охватывающей все более или менее значимые “оппозиционные” действия и акции.

Почему так происходит? Во-первых, потому, что, напоминает П.Бурдье, партии тем более склонны действовать в соответствии с логикой аппарата, “чем больше их доверители обделены культурно и привержены ценностям преданности и, следовательно, безусловному и долгосрочному делегированию”. А белорусы в массе своей являются такими людьми. БНФ, к примеру, как со стороны делегирующих, так и со стороны делегируемых является относительно устойчивой “общественной корпорацией”: она относительно устойчива внутри, она относительно успешно “контролирует” своих доверителей, взгляды которых не меняются уже 15 лет.

Во-вторых, потому, что в течение последних 11 лет проводилась последовательная кампания по уничтожению публичной политики как таковой. В какой-то момент получилось так, что партии, обычно ведущие двойную жизнь — публичную и аппаратную, — оказались причастны лишь к последней, и в этом их, в общем, сложно обвинить: существует масса законодательных ограничений на публичную политическую деятельность. Фактически госаппарат стремится к тому, чтобы выступить посредником между партиями и их доверителями (электоратом), реальными и потенциальными. Откуда народ знает об оппозиции? Из телевизионных постскриптумов. Что он знает о ней? Ничего, кроме “баек из склепа”.

В-третьих, потому, что Большому аппарату удалось в принципе навязать свою логику всему, что им в принципе не является. Это логика самовоспроизводства. Если мы зададимся вопросом о целевых установках партийной оппозиции, то быстро поймем, что ответ лежит на поверхности: цель оппозиции — самосохранение. Именно поэтому тема перерегистрации партий стала наиболее обсуждаемой темой года. Наряду с “единым кандидатом”, к которому мы еще вернемся. “Слом системы” или “захват власти” — это, так сказать, стратегические цели, цели отдаленные. Любой активист БНФ без запинки ответит вам, что главная цель — “белорусизация”. Другой акцентирует внимание на “политической культуре”. Словом, торопиться некуда и незачем. Все устроится само собой — стоит только развернуть “белорусизацию”. Или “демократизацию”.

“Мажоры” и “отверженные”

Мне уже приходилось говорить о “жанровой” особенности институции, достигшей “плотности” аппарата, — особенности, обеспечивающей ее самосохранение за счет кадровых ротаций и кадровых чисток. Именно благодаря этой особенности (основному закону функционирования бюрократических аппаратов) все наиболее значимые с “капитальной” точки зрения (авторитет, популярность, деньги, образование и т.д.) партийные лидеры оказались на партийной периферии или за ее пределами. На первый план вышли “серые кардиналы”, менее яркие, но более, так сказать, устойчивые по причине приверженности аппаратной этике.

Важно обратить внимание на то, что действия Большого аппарата и аппарата малого относительно “согласованы” и как бы синхронизированы. Сначала Николая Статкевича, человека, обладающего одним из наиболее мощных авторитетов в стране (потому и принято говорить о его “харизме”), социал-демократы при помощи рычагов Минюста выдавили из партии. А затем власти его осудили. То же самое случилось с Павлом Северинцем. Многие оппозиционеры называли Андрея Климова “сумасшедшим” (и это не случайно, ведь он не поступает в соответствии с корпоративной логикой и этикой) — и власти его не осудили! И это тоже не случайно, ибо для “сумасшедших” существуют иные механизмы изоляции.

Отличие оппозиционного аппарата от аппарата Большого все же существует. Партии солидаризируются с яркими лидерами и фигурами, располагающими независимыми капиталами, но лишь после того, как те оказываются за решеткой. Маринич, Левоневский, Северинец, Скребец, Статкевич. Все они — политически отверженные (в том смысле, что в пору их политической активности все их инициативы расценивались партийцами как сомнительные), и лишь заточение парадоксальным порядком обеспечивает им право на гражданскую и политическую солидарность.

В кулуары

Аппарат оппозиции — это, разумеется, не институт и не структура. Используя этот термин, я хочу акцентировать внимание прежде всего на особенностях функционирования поля политической борьбы, достигшего патового состояния. Когда логика борьбы (либо игры), предполагающая “прозрачную” историю накопления и распределения ставок и капиталов (стратегий, авторитета, славы, популярности, денег и т.д.), замещается логикой корпоративного порядка, базирующегося на “дисциплине” и “единстве”, который находит свое единственное оправдание во “внешней угрозе”, в “вызовах”, в “репрессиях” и “мобилизационных кампаниях”.

И поскольку иллюзия единства, единой стратегии, единой дисциплины и т.д. является принципиальной для организационной модели аппарата, открытая внутренняя борьба, равно как и борьба “внутренняя”, в общем, исключается. Вернее сказать, борьба за специфические преимущества (лучшие позиции в аппарате) ведется по правилам, которые не оговариваются и подлежат замалчиванию, равно как и сам факт борьбы. И в той степени, в которой борьба и конкуренция не могут быть устранены из нашей жизни, они осуществляются в “кулуарном” и “подковерном” режиме.

Короче, кулуарные дела, интриги и разборки — это то, о чем хорошему функционеру надлежит хорошо молчать. Потому-то поле, достигшее кондиции аппарата, становится кафкианским замком — таинственным и загадочным. “Отделывающимся” от предполагаемых и реальных сигналов внеположенного партийному аппарату “народу” сухими сообщениями пресс-центров или, напротив, сливами компромата. Отметим и такой момент: чем в большей степени партии апеллируют к мнению широких масс, тем в большей степени аппаратная дисциплина требует от аппаратчиков не “выносить сор из избы” и не обращаться с целью разрешения споров к непосвященным, будь то внешние жюри или местные профессионалы.

По этой причине критическое освещение оппозиционных интриг в независимой прессе расценивается как предательство “общего дела”. И если со “служилыми людьми” здесь все более или менее ясно, то не вполне понятно с обозревателями, аналитиками — словом, профессионалами. Разве они подписывались под этим “общим делом”? И в чем конкретно оно заключается?

Общее дело

В отличие от поля аппарат не оставляет для своих питомцев возможности выступать “против” — разве только в случаях, когда очередная ротация должна быть обоснована наличием внутренней оппозиции. Сказанное отчасти проливает свет на то, почему специфической чертой кулуарной интриги является ее “аполитический” характер — когда политические стратегии (а они всегда направлены на трансформацию структуры поля, т.е. на изменение соотношения составляющих его сил) не могут являться ставками в игре и становятся чем-то вторичным по отношению к набору “безмолвных” кулуарных соглашений.

Последние 5—8 лет мы в сущности ничего не слышали о партийных стратегиях. Никаких обсуждений на этот счет не велось, и вспыхнувшая на сайте “Наше мнение” дискуссия “вокруг языка” — пожалуй, первый пример такого рода. Потенциальные доверители ничего не знают о партийных программах своих потенциальных доверенных лиц, и это четкий симптом ситуации. При этом хорошо известно: чем больше шума производит какая-либо дискуссия или политическая склока, тем быстрее ее участники наращивают свои капиталы. Чем больше разногласий, чем они “громче” — тем быстрее растут рейтинги. Один из законов рекламы гласит: негативная реклама — тоже реклама, но именно этот закон оппозицией игнорируется.

Ситуация вокруг “единого кандидата” — типовой пример того же порядка. “Пятерка плюс” — это, разумеется, тактический союз (коалиция), и, видимо, хорошо, что подобный союз был создан. “Тактический”, в частности, означает, что управляющий им координационный центр не требует от партий принципиального отказа от стратегий — социал-демократической, национал-демократической и т.д. Однако феномен тактической координации возможен только при условии, что все ее участники на время отказываются от каких-то своих притязаний во имя “общего дела”. И вот вопрос: от каких именно притязаний пришлось отказаться партиям? Знают ли партийцы о том, что частями партийных программ на время придется пожертвовать? Знают ли, какими именно? Кто и что может об этом внятно рассказать? Где об этом можно послушать?

Когда Виталий Силицкий выдает на-гора свою светлую инициативу — бойкотировать Deutsche Welle по причине “неправильной” языковой политики — и к этой инициативе присоединились БНФ (смело), ОГП (несмело), Козулин (двусмысленно) и т.д., то становится более или менее очевидно, что “общим делом” у нас теперь стало следование в кильватере политики “белорусизации”. Это такой тип “культурной политики”, который, в общем, ни демократии, ни — боже упаси — революции не предполагает. Все эти “яркие” акции известным образом синхронизированы с работой Большого аппарата, в ситуации краха Союзного государства все более и более склоняющегося к идее “национального государства”. Короче говоря, аппарат понимает аппарат с полуслова: Deutsche Welle нам не нужна. Свои ребята, сами разберемся.

Все это прямо связано с тем, что структура “единого кандидата” стала тотальной институцией, действующей по корпоративным законам единства, оправдывающим себя знаками борьбы. В итоге получается, что предполагаемая оппозиционная тактика “единого” (а он суть итог аппаратного компромисса, а не открытой борьбы, и потому у него нет лица) входит в противоречие с партийными программами еще до своего возникновения и фактически ее себе подчиняет. Более того, эта тактика преобразуется в стратегию (самосохранения) и замещает собой и стратегию победы, и элементарные тактики целесообразности.

Что осталось вне рассмотрения? Вернее, кто остался вне рассмотрения? Собственно оппозиция. Т.е. часть народа, интересы которой ни власть, ни “структурная оппозиция” не представляет да и не может представить. Ученые, общественные деятели, журналисты, публицисты, преподаватели, учителя, бизнесмены, шляющиеся без дела молодые люди — и так до бесконечности. Все надежды наши обращены к ним.

Янов ПОЛЕССКИЙ, “Белорусская деловая газета”

http://naviny.by/rubrics/politic/2005/08/31/ic_articles_112_135683/

Напомним, что председателя Общенационального Стачечного Комитета Предпринимателей Республики Беларусь, члена Совета гражданских инициатив «Свободная Беларусь» Валерия Левоневского суд приговорил к двум годам лишения свободы, с отбыванием наказания в колонии общего режима, за организацию митинга 1 мая 2004 года под лозунгом “А.Лукашенко в отставку” и так называемое “Оскорбление президента Республики Беларусь”. 7 сентября 2004 года Ленинский районный суд г. Гродно (Судья Дмитрий Демченко) признал Валерия виновным в нанесении публичного оскорбления президенту Беларуси, сопряженного с обвинением в совершении тяжкого преступления (ст. 368, ч. 2 Уголовного кодекса Республики Беларусь).

В приговоре указывается, что во фразе «Приди и скажи, что ты против, чтобы за твой счет кто-то ездил в Австрию отдыхать, кататься на лыжах, жить в свое удовольствие», напечатанной в листовке, содержится оскорбление чести и достоинства Александра Лукашенко. (Уголовное дело №04065250036)

Коллегия по уголовным делам Гродненского областного суда 19.10.2004 оставила приговор от 7.09.2004 без изменений, и данный приговор вступил в законную силу. Вышеуказанное преступление содержится, по мнению судов, в листовке (Адрес в Интернет http://www.levonevski.net/zone/docvip.htm), которая изготовлена и распространена Левоневским В.С. (как следует из приговора суда). Надзорная жалоба на имя председателя Гродненского областного суда также не дала результатов – приговор остался в силе.

Левоневскому отказано применении амнистии и в досрочном и освобождении. Находясь за решеткой, Валерий Левоневский продолжал борьбу за свои права и права других осужденных. Предприниматель неоднократно проводил длительные голодовки, за что неоднократно помещался в штрафной изолятор, получал несправедливые взыскания со стороны администрации колонии. Правозащитная организация «Международная амнистия» признала Валерия Левоневского узником совести.

Полезная информация:

Видео: “Под прицелом власти”

Против судьи Демченко (осудившего Левоневского) Генпрокуратура возбудила уголовное дело

Левоневский, Валерий Станиславович — Википедия